Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла - Страница 35

Когда ослик остановился на углу улицы, Лавди услышала, как один из маленьких калек обратился к печальной девушке, назвав ее сестрой Анной, — мальчик жалобно спрашивал, когда же им дадут поесть.

— Сейчас, уже скоро, — ответила сестра Анна, вынула — как показалось Лавди, очень бережно — малыша из повозки и, посадив его на плечи, понесла к двери номера восьмого, которая при их приближении немедленно отворилась. Вторая сестра проделала то же самое с другим ребенком, затем обе они вернулись, выгрузили из повозки множество свертков и корзинок, после чего повели старенького ослика вниз по улице — вероятно, в расположенную неподалеку конюшню, принадлежавшую уличному торговцу фруктами.

Какой-то велосипедист поздоровался с сестрами, соскочил с велосипеда на углу переулка и повел его по мостовой к двери дома номер семь. Открыв ее ключом и толкая велосипед перед собой, он скрылся внутри.

Лавди предположила, что это и есть тот самый Джон Мюррей, о котором ей рассказывали. Когда он проходил мимо, она сумела рассмотреть его — это был темноволосый и довольно благообразный мужчина лет пятидесяти.

Поздравив себя с тем, что ей повезло за краткий срок увидеть столь много, Лавди вышла из своего укромного уголка и направила стопы к лавке суконщика по другую сторону улицы.

Самого беглого взгляда хватило, чтобы запечатлеть в памяти лицо необычайно печальное и прекрасное.

Найти ее оказалось легко. Над входом значилось странное имя Толайтли и красовались изображения всевозможных товаров, призванных целиком и полностью удовлетворять потребности слуг и прочих представителей низших слоев общества. В витрину гляделся какой-то высокий здоровяк. Нога Лавди уже ступила на порог отдельного хозяйского входа, а рука уже легла на ручку дверного молотка, когда здоровяк вдруг обернулся, и она узнала в нем того самого рабочего, что так растревожил душевный покой мистера Ганнинга. Правда, теперь голову его украшал котелок, а не картуз, а в руках не было корзинки с инструментами, но всякий, наделенный таким же цепким и зорким взглядом, как Лавди, мгновенно узнал бы посадку головы и разворот плеч человека со станции. Не дав ей времени более подробно рассмотреть его, незнакомец быстро повернулся и пошел прочь. Теперь задача Лавди усложнилась. По сути дела, засаду ее раскрыли, ибо не оставалось никаких сомнений: пока сама она стояла, наблюдая за сестра ми, этот незнакомец тайком наблю дал за ней.

Миссис Голайтли оказалась осо бой учтивой и предупредительной Она проводила Лавди в комнату на верху и принесла письма, которые инспектор Ганнинг любезно отправлял мисс Брук в течение дня. Она выдала гостье перо и чернила, а затем, по дополнительной просьбе, налила ей крепкого кофе, заметив при этом, что от него «даже соня всю зиму глаз бы не сомкнула».

Пока услужливая хозяйка хлопотала в комнате, Лавди успела задать несколько вопросов по поводу обосновавшейся через двор общины. Однако на сей предмет миссис Голайт-ли не рассказала ничего такого, чего мисс Брук уже и сама не знала, разве только то, что вылазки сестер начинаются ровно в одиннадцать утра, а до того часа их на улице ни разу не видели.

Дежурство Лавди в тот вечер оказалось совершенно бесплодным. Хотя молодая женщина и просидела почти до полуночи, выключив лампу и вперив взор в дома номер семь и номер восемь, бодрствование ее никак не было вознаграждено — ни одна дверь ни на миг не приотворилась. В обоих домах огоньки переместились с первого этажа наверх, а потом, часов в девять-десять, исчезли вовсе, и — никаких признаков жизни. Все эти долгие часы перед мысленным взором Лавди снова и снова вставало, точно каким-то образом отпечатавшееся в воображении, прекрасное и грустное лицо сестры Анны.

Отчего лицо это преследовало ее, Лавди и сама не могла понять.

«На нем начертано горестное прошлое и горестное будущее, сливающиеся в одну сплошную безнадежность, — сказала она сама себе. — Это лицо Андромеды! Оно словно бы говорит: „Вот она я — прикованная к скале, беспомощная и утратившая надежду“».

Когда Лавди пробиралась по темным улицам к своей гостинице, часы на церкви пробили полночь. Под железнодорожным мостом, за которым начиналась сельская дорога, мисс Брук уловила вдруг в отдалении эхо чьих-то шагов. Они утихали, когда она останавливалась, и снова слышались, когда она трогалась с места — и, хотя кромешная тьма под аркой не позволяла Лавди увидеть того, кто шел за ней по пятам, она знала: ее снова выследили.

Следующее утро выдалось морозным и ясным. За ранним завтраком около семи утра мисс Брук изучила карту и список окрестных домов, а затем быстрым шагом направилась по проселочной дороге. В Лондоне, без сомнения, улицы в этот час тонули в желтом тумане; здесь же яркое солнце весело проглядывало сквозь голые ветви деревьев и прозрачные живые изгороди, высвечивало тысячи морозных иголок, превращая прозаическую щебенчатую дорогу в подмостки, достойные самой королевы Титании и ее волшебной свиты.

Лавди зашагала прочь от города по дороге, что вилась по холму, уводя к деревушке под названием Нортфилд. Несмотря на ранний час, на проселке мисс Брук была не одна. Упряжка тяжеловозов неторопливо брела по дороге. Какой-то молодой человек проворно катил на велосипеде в горку. Поравнявшись с Лавди, он в упор поглядел на нее, а затем сбавил скорость, спрыгнул с седла и подождал молодую женщину на бровке холма.