На следующее утро газеты пестрели подробностями трагедии; полторы колонки в «Йорк геральд» были посвящены смелому поступку лорда Артура Скелмертона, который поймал преступника. Предполагаемый убийца по-прежнему твердил, что невиновен, но прибавлял с какой-то мрачной иронией, что он, видимо, крепко завяз, но легко выберется. Он сообщил полиции, что убитый — всем известный букмекер по имени Чарльз Лавендер (этот факт вскоре подтвердился, поскольку в городе было много дружков покойного).
Даже самые настойчивые репортеры оказались не в состоянии добиться от полиции каких-либо сведений, но никто тем не менее не сомневался, что арестованный, назвавшийся Джорджем Хиггинсом, убил букмекера с целью ограбления. Следствие было назначено на следующий четверг.
Лорду Артуру пришлось провести в Йорке еще несколько дней, поскольку требовались его показания. Это дело представляло интерес для многих, так как затрагивало как Йоркское, так и лондонское общество. Чарльз Лавен-дер был хорошо известен на бегах. Даже бомба, взорвавшаяся в древнем кафедральном соборе, не удивила бы нашу публику сильнее, чем известие, которое, начиная с пяти часов дня в четверг, распространилось по городу со скоростью пожара. В результате следствие вынесло вердикт: «убийство совершено неизвестным лицом или лицами» — но спустя два часа полиция арестовала лорда Скелмертона в его доме, предъявив ему обвинение в убийстве Чарльза Лавендера, букмекера.
Полиция, видимо, почуяла, что в смерти букмекера есть нечто загадочное, — недаром же подозреваемый столь уверенно заявлял о собственной невиновности — и предприняла значительные усилия, дабы собрать и предъявить следствию все возможные улики, которые могли пролить свет на жизнь Чарльза Лавендера незадолго до его трагической гибели. Перед коронером предстала длинная череда свидетелей, главным среди которых был, конечно, лорд Артур Скелмертон.
Сначала коронер вызвал двух констеблей, которые заявили, что, когда часы на соседней церкви пробили одиннадцать, они услышали крики о помощи и, прискакав на шум, обнаружили подозреваемого в крепкой хватке лорда Артура, который обвинил этого человека в убийстве и передал в руки полиции. Оба констебля сошлись в своих показаниях.
Врачи подтвердили, что погибшему нанесли удар в спину, между лопаток; рана была нанесена большим охотничьим ножом, который убийца оставил на месте и который теперь был предъявлен следствию.
Лорд Артур Скелмертон, вызванный вслед за тем, повторил то, что говорил констеблям. А именно, он заявил, что тем самым вечером пригласил друзей на ужин, а потом все сели играть в бридж. Сам он играл мало и незадолго до того, как пробило одиннадцать, отправился выкурить сигару в беседке, находящейся в дальнем углу сада. Он услышал голоса, крик и стон (как уже раньше было сказано), и ему посчастливилось задержать преступника до прибытия полиции.
Тогда было предложено вызвать свидетеля Джеймса Терри, букмекера, который оказал полиции неоценимую помощь, опознав в убитом своего приятеля. Он и сделал то сенсационное заявление, которое привело к столь невероятному итогу — аресту молодого графа по обвинению в особо тяжком преступлении.
Выяснилось, что вечером, после печально известного гандикапа, Терри и Лавендер вместе выпивали в отеле «Черный лебедь». «Я-то неплохо заработал на проигрыше Перчика, — сказал Терри суду, — но бедняга Лавендер совсем вылетел в трубу: он сделал всего лишь несколько маленьких ставок против фаворита, и потом до конца дня ему не везло. Я спросил, держал ли он пари с хозяином Перчика, и Лавендер сказал, что держал — но меньше чем на пятьсот фунтов. Я засмеялся и сказал, что будь это не пятьсот, а пять тысяч фунтов, все равно никакой разницы нет, потому что, говорят, лорд Артур Скелмертон совсем разорился. Лавендер здорово вспылил и поклялся, что получит с лорда свои пятьсот фунтов, даже если никому другому не удастся выжать из него ни пенса. „Это мой единственный выигрыш за сегодня, — сказал он. — И я его получу“. — „Не получишь“, — ответил я. „Посмотрим“, — сказал Лавендер. „Тогда держи ухо востро, — посоветовал, я, — потому что все будут не прочь урвать кусок, кто смел — тот и съел“. — „Не беспокойся, я свое возьму, — сказал Лавендер со смехом. — Если он не заплатит по своей воле, есть у меня кое-что в запасе — я открою его женушке и сэру Джону Этти глаза на их драгоценного лорда“. Потом он понял, что зашел слишком далеко, и больше не стал со мной говорить об этом деле. На следующий день мы увиделись на бегах. Я спросил, получил ли он уже свои пятьсот фунтов. Лавендер ответил: „Получу сегодня“».
Лорд Артур Скелмертон после дачи показаний покинул зал суда; следовательно, необходимо было узнать, как он отнесется к этому заявлению, проливающему столь серьезный свет на его отношения с убитым — отношения, о которых сам он не обмолвился ни словом.
Ничто не опровергло тех фактов, которые изложил суду Джеймс Терри, и, когда полиция объявила коронеру, что собирается вызвать в качестве свидетеля Джорджа Хиггинса собственной персоной (поскольку его показания, разумеется, подтвердят и дополнят историю Терри), присяжные охотно согласились.
Если букмекер Джеймс Терри, громогласный, напыщенный, вульгарный, был весьма непривлекательной личностью, то Джордж Хиггинс, по-прежнему находящийся под подозрением в убийстве, оказался и того хуже.
Этот субъект, неопрятный, сутулый, одновременно подобострастный и наглый, был явным прохиндеем — одним из тех, что околачиваются на ипподромах и наживаются не столько за счет собственного ума, сколько за счет его нехватки у других. Он назвал себя «беговым комиссионером», что бы это ни значило, и заявил, что примерно в шесть часов вечера в пятницу, когда на ипподроме было по-прежнему полно суетливой и возбужденной публики, он случайно оказался поблизости от изгороди, отделяющей владения лорда Артура Скелмертона. В конце сада, на небольшой искусственной насыпи, как он объяснил, была беседка, и Хиггинс увидел, как несколько человек пьют в ней чай. Ступеньки вели налево, по направлению к ипподрому, и у подножия лестницы он заметил лорда Артура Скел-мертона и Чарльза Лавенде-ра. Он узнал обоих джентльменов, но не мог как следует их разглядеть, поскольку оба были частично скрыты от него изгородью. Он был абсолютно уверен, что говорившие его не заметили, и не смог удержаться от соблазна подслушать их беседу.