Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла - Страница 116

116

Но я никогда не забуду, как внутренне терзался в тот вечер, одним ухом слушая собеседника, а другим ловя малейший шорох за стеной. Один раз я услышал Раффлса: хотя комнаты разделяли не старомодные распашные двери, а одинарная, к тому же закрытая и задрапированная портьерами, я бы мог поклясться, что один раз до меня донесся какой-то шум. Я пролил вино и громко рассмеялся в ответ на очередную сальную шутку австралийца. Больше я ничего не слышал, как ни напрягал уши. И вот, когда официант наконец удалился, Крэггс, к моему ужасу, вскочил и, не говоря ни слова, побежал в спальню. Я сидел не двигаясь, будто окаменел.

— Мне показалось, дверь стукнула, — вернувшись, сказал он. — Должно быть, почудилось… воображение, знаете ли… прямо испугался. Раффлс говорил вам, какие бесценные сокровища я храню?

Картина. Он все-таки вспомнил о ней. До сих пор мне удавалось отвлекать его расспросами о Квинсленде и о том, как он нажил состояние. Я попытался вернуться к прежней теме, но безуспешно. Тогда я сказал, что Раффлс вскользь упомянул о его приобретении, и тут Крэггса понесло. Как это часто бывает, после плотного обеда он разоткровенничался и оседлал любимого конька. Я взглянул на часы: было всего без четверти десять.

Правила приличия не позволяли мне уйти так рано. И вот я сидел (мы все еще пили портвейн) и слушал рассказ о том, что вдохновило моего собеседника приобрести этого, как он выражался, «настоящего, подлинного, чистопробного, беспримесного, стопроцентного Старого Мастера»; таким способом он хотел «обскакать» коллегу-парламентария, питавшего страсть к живописи. Не стану даже пересказывать его монолог, это было бы слишком утомительно. Главное, все кончилось приглашением, которого я так боялся весь вечер.

— Вы должны взглянуть на нее. В соседней комнате. Пойдемте.

— Разве она не упакована? — торопливо спросил я.

— Под замком, только и всего.

— Прошу вас, не стоит беспокоиться, — настаивал я.

— Какое, к черту, беспокойство? Идемте же.

Тут я понял, что, упорствуя, могу навлечь на себя подозрения, когда обнаружится пропажа. Поэтому я покорно проследовал за ним в спальню и сначала осмотрел железный футляр, стоявший в углу: Крэггс был безмерно горд этим незамысловатым на вид приспособлением и, казалось, мог часами распространяться о достоинствах замка «Чаббс». Наконец, после бесконечных вступлений, он вставил ключ, раздался щелчок, и я замер.

— Господи Исусе! — вскричал я. Картина была на месте, среди карт!

— Впечатляет, а? — произнес Крэгсс, достав и развернув полотно, чтобы мне было лучше видно. — Вот это вещь! И не подумаешь, что ей двести тридцать лет. А ведь так и есть! Ну и лицо будет у старика Джонсона, когда он ее увидит! Пусть больше не хвалится своими картинами. Да она одна стоит всех картин в колонии Квинсленд, вместе взятых. Ей цена — пятьдесят тысяч фунтов, не меньше, мальчик мой, а я купил за пять!

Он дружески ткнул меня в бок и был явно настроен откровенничать и дальше, но, взглянув на меня, сдержался.

— Если вас так проняло, — усмехнулся он, потирая руки, — то что будет со стариком Джонсоном? Чтоб он повесился на крюке для картины!

Не помню, что я ответил. Сначала я молчал, приходя в себя от потрясения, потом уже по другой причине. Меня одолевали противоречивые мысли. Раффлс потерпел поражение! Сам Раффлс! Быть может, мне повезет? Или уже поздно? Неужели ничего нельзя сделать?

— До встречи, — сказал он, бросив последний взгляд на полотно, прежде чем свернуть его, — до встречи в Брисбене.

Представьте себе, что я испытал, когда он закрыл футляр!

— Это последний раз, — он положил ключ в карман, — на корабле она отправится прямиком в сейф.

Последний раз! Если бы я мог сделать так, чтобы он отправился в Австралию лишь с законным содержимым своего драгоценного футляра! Если бы мне удалось то, что не удалось Раффлсу!

Мы вернулись в гостиную. Понятия не имею, как долго он говорил и о чем. На смену портвейну пришел виски с содовой. Я едва пригубил, зато Крэггс выпил изрядно, и, когда я оставил его около одиннадцати, он плохо соображал. Последний поезд до Эшера отходил с Ватерлоо в 11.50.

Я взял кэб и помчался домой. Тринадцать минут спустя я уже снова был в отеле. Я поднялся по лестнице. Коридор был пуст; я помедлил секунду, прислушиваясь к храпу в гостиной, а потом тихо открыл дверь ключом, который предусмотрительно позаимствовал у хозяина.

Крэггс не шевелился: он крепко спал, растянувшись на диване. Но, на мой взгляд, недостаточно крепко. Я смочил платок в принесенном мной хлороформе и осторожно положил ему на рот. Два-три хриплых вдоха — и старик превратился в бревно.

Я убрал платок и достал ключи из кармана Крэггса.

Через пять минут я вернул их на место, а полотно обмотал вокруг тела под пальто. Прежде чем выйти, я глотнул виски с содовой.

На поезд я сел легко, настолько легко, что минут десять дрожал, сидя в вагоне первого класса для курящих и ожидая отправки, с ужасом прислушиваясь к шагам на перроне. Наконец я расслабился и зажег сигарету, наблюдая, как проплывают мимо огни Ватерлоо.

Несколько человек возвращалось из театра. Отчетливо помню их разговор. Они были разочарованы представлением — одной из последних опер «Савоя» — и с сожалением вспоминали времена «Фрегата 'Передник'» и «Пейшенс». Один из них напел мотив, и возник спор, откуда эта мелодия: из «Пейшенс» или из «Микадо». Они сошли в Сербитоне, а я на несколько пьянящих мгновений остался наедине со своим триумфом. Подумать только: мне удалось то, что не удалось Раффлсу!

116